Когда порхают в небе облака

И солнце ярко светит свысока,

И плещутся лучи его в воде,

В Царицыно прекрасно, как нигде.

Холмы покрыли чудо-дерева,

Луга – ковром душистая трава,

И бесконечно зеркало прудов

Среди уютных низких берегов.

Так незаметно, как и облака,

Летели над Царицыным века.

Над пустошью, точнее Черна Грязь,

Как в летописях местность та звалась.

И эту пустошь тестю подарил

Царь молодой, Романов Михаил.

Он Стрешневым за юную жену

Пожаловал усадьбу не одну.

Голицын вотчину в наследство получил,

Не пожалел на обустройство сил,

Хоромы златоверхие и храм

Возведены на радость господам.

Пленительных прудов каскад

Украсил рощу, лес и сад…

Судьба с Голицыным была сурова.

Он сгинул в ссылке, и в казне усадьба снова.

Настал семьсот одиннадцатый год.

Царь Петр на Турцию отправился в поход.

В котел на Пруте войско попадает,

Но Бог не выдает – жена спасает.

Вернулся из похода государь,

С ним вместе молдованский господарь:

И мудрый и прекрасный Кантемир.

Он друг Петра, он молдаван кумир.

Султана предал он России ради.

Царь Петр в Москве ему пожаловал усадьбу

И множество пустующей земли,

Что Черной Грязью издревле рекли.

Имел детей князь Дмитрий шестерых,

Но не было наследников у них.

Через полвека только младший сын

В живых остался и живет один.

Усадьбу родовую забывает,

Булатниковскую предпочитает

А на дворе семьдесят пятый год…

Старик живет, не ведая забот.

В Москве отпраздновать победу Русь должна,

С триумфом кончена турецкая война.

В Тавриде больше не хозяин враг,

И не синоним слову русский – раб.

Границей стала Понтская волна,

И впредь Россия ей защищена.

Вот было решено с особой помпой

Отпраздновать мир, заключенный с Портой.

Весь незабвенный 75-ый год

Был полон радостных событий и забот:

И Пугачев взошел на эшафот,

И попадется Тараканова вот-вот,

И больше самозванец никакой

Не потревожит царственный покой.

Победа русская над Портой, наконец,

Наполнит счастьем тысячи сердец.

В столице древней 75-ый год

Императрица пышно проживет.

Екатерина смущена Москвой:

Ее не европейской широтой,

Ее инакомыслящей главой

И полной суеверия душой…

При этом как же быть императрице?

Москва – Первопрестольная столица,

России – сердце, а не голова.

Любовь России – матушка Москва!

Екатерина собственной рукой

Спланировала праздник, и какой.

И описала Гримму всю затею,

План будущих торжеств, его идею:

«Представьте луг в Ходынском поле,

Пусть будет луг сей – Черным морем.

Из города дороги две,

Пусть будут Дон и Борисфен.

На устье первой, под Азовом,

Поставим павильон столовой,

Театр Кинбурн – на Днепре

И бальный зал в Еникале!

Что море на земле – обман,

Простит народ такой изъян!

Питейные дома, буфеты

Помогут позабыть об этом.

Побольше простоты, радушья,

Иллюминации, огня

И никому не будет скучно,

Такое мненье у меня.»

Ее фантазия без края, без границы,

Воплощена Баженовым сторицей.

Экзотика, веселье, торжество

В строеньях легких, сказочных его.

Уж шлет Вольтер восторженные строки

Что слышали о празднике в Европе.

Екатерина счастлива и рада,

Мир с Турцией отпразднован, как надо.

Однако, целый год живя в столице,

В недоумении императрица:

Ни одного дворца, где б можно было

Пожить удобно, просто, мило?!

В Коломенском, во временный дворец,

В апреле селится царица наконец.

Ни ног, ни приближенных не щадя,

В окрестностях, все дальше уходя,

Со свитою гуляет ежедневно,

Любуясь речкою и храмом древним.

Однажды шутками Потёмкин так увлёк…

В прогулке час прошел, еще часок,

И вдруг Екатерина поняла:

Навстречу ей мечта ее плыла...

Она во сне встречала этот край..

Она вскричала: «Это сущий рай!»

Ведь здесь порхают в небе облака,

Ведь здесь сияет солнце свысока.

Лучи его играют на воде.

Душа здесь отдыхает как нигде!

Не мелочился старый Кантемир.

Царице вотчину почти что подарил.

И за каких-то тысяч двадцать пять

Усадьба стала ей принадлежать.

Вот в шестикомнатном домишке деревянном

(Понятно, во дворце не постоянном!)

Екатерина селится в усадьбе.

Подарок к годовщине свадьбы

Потёмкину? Не нам судить,

Что государыне супругу подарить…

«Архитектура здесь особая нужна,

Архитектура сказкой быть должна,

Театром, музыкой, фантазией полна.

Баженов справится,- подумала она.-

Он видел Францию, таинственный Париж,

И над Флоренцией мечтами он парит.

Он академиков в Европе удивлял,

Когда свои проекты представлял.»

Век восемнадцатый был записной проказник,

Век «Золотой» дворянства, вечный праздник:

Шутихи ночью и обманки днём,

И все проблемы прочь, гори огнём!

Фонтаны, фейерверки, маскарады…

Жизнь коротка, пожить успеть бы надо.

На фоне бесконечных войн победных

Балы, приемы и лукулловы обеды.

Вся жизнь – игра, и люди в ней – актеры.

Века ведутся эти разговоры.

Но как же театральные костюмы

На целый городок суметь придумать?

Чтобы легко, в единое мгновенье

Архитектурное менялось окруженье?

Баженов знал! Когда ещё учился...

Душой давно он к этому стремился.

Бродя по Генуе, Парижу, Риму,

Мечтал все совершенство воедино

Собрать когда - нибудь в родной столице.

И вот заказ самой императрицы…

План Генеральный к осени готов.

Ее величество в восторге, нету слов:

Все своеручные задачи учтены,

В готических чертах воплощены!

Уж имя новое усадьба получила:

«Царицыно». Значительно и мило.

А ни какая Черная ни Грязь

Как двести лет до этого звалась…

Проходит год. Набравшись новых сил,

К работе архитектор приступил.

Он нужный для постройки материал

В каменоломне древней заказал.

И вот уже отличный белый бут

Из Мячкова подрядчики везут.

Когда-то из такого же Донской

Кремль белокаменный поставил над рекой.

Пусть кровным братом станет кремлен-град…

Царицына готический наряд:

Не только красно-огненный кирпич,

(Сначала не понравившийся кич),

Но белокаменной украшенный резьбой.

Да! Будет готика, но с русскою душой!

На въезде с Запада встает Фигурный мост,

Но мост ли это? Возникал вопрос.

Похож на замок,- башни и кресты,

Как у Кремлевских, стен зубцы- хвосты…

А если во весь дух на мост взбежать,

Замрешь на месте, сразу не узнать…

Исчезли, растворились башни,

Растаяли, как день вчерашний.

Здесь ренессансная аллея?!

Иль для прогулок галерея?!

Навстречу факелы, цветы, огни…

Откуда же?! Откуда же они?!

Один Баженов знает тот секрет.

Растаял замок грозный, раз и нет!

А лето выдалось «мочливое», беда.

И лето прошлое припомнилось тогда.

Какой был знатный 75-тый год:

Екатерина год в Москве живёт

И купленную землю «Черна Грязь»

В Царицыно преобразить взялась...

Потёмкин этим был доволен очень,

Костры на островах пылали ночью.

Крестьяне с пением луга косили.

Казалось счастье бесконечным, сильным.

Есть мнение, что к годовщине свадьбы

Подарена Потемкину усадьба.

Его супругом венчанным считают,

Но документы тайну сохраняют.

Им фейерверк с Екатериной вместе

Был «сматриван» на самом видном месте.

Еще Румянцев, Брюсы, Павел

С своей женою первою, Натальей,

Стояли рядом над прудами,

Сияющими яркими огнями.

Смотреть собрался весь окрестный люд,

Как из трофейных пушек был салют...

А в голубых глазах императрицы

Сверкали счастья гордого зарницы:

«Пусть Порта хвост свой подожмёт!

Константинополь русских ждет!»

На этом, на особенном мысу

Заложен домик стражником мосту,

Мосту огромному через овраг,

Где множество ключей – постройке враг.

Четыре года и две тыщи свай,

Чтоб почву укрепить, вбивай, вбивай!

Зато какой прекрасный «акедюк»,

Как будто в Древний Рим попал ты вдруг:

Карнизы, и колонны и кресты,

И арки несказанной красоты,

Розетты…Может быть готический собор?

Или «потехи огненной простор»?!

Смог Мастер миг остановить,

Мгновенье в вечность обратить.

И на мосту уж сотни лет

Сияет летопись побед.

От моста вряд три домика стоят,

Быть улочкой уютною хотят.

А может намекают тайно

О крепостной стене (как бы случайно!)

Ведь мрачною быть крепость не должна,

Без грозных стен обходится она.

Императрица с самого начала

Увеселительной усадьбу называла.

Идёт усталый мастер, бледнолицый

В тот храм, что заложил еще Голицын.

Его в припрыжку обгоняют дети,

Не ведая пока забот на свете.

Баженов думает, что сыновьям

Пора бы рассказать, как рос он сам.

Он годы детские свои провел в Кремле,

Прекрасном самом месте на земле.

Отец глубоким басом обладал,

И в храме царском «За решёткой» распевал.

Заворожённый древней красотой,

Мальчишка зодчим становился сам собой:

Дощечек, щепочек и пробок соберёт –

Макет построит, папе отнесет…

Однажды лет в четырнадцать ему

Предстать пред Ухтомским случилось самому

Тогда бригаде мастеров юнец

Смог доказать, какой он молодец.

В Москве открылся Университет.

Баженов принят, хоть ему 16 лет.

И в Академию чрез пару лет

Уже вручен Василию билет.

А там Чевакинский, Растрелли, Деламот…

Работы тьма, фантазии полёт.

Нигде Баженов наш не отстаёт

И даже передышки не берёт.

Растрелли так украсил Петербург,

Что до сих пор захватывает дух…

Барокко виртуозные мотивы

С решительностью перевоплотил он.

И под рукою славного маэстро

Узорочье как будто бы воскресло.

Все с восхищением Баженов примечает.

(Его помощником к Растрелли приставляют!)

Василий узнает секреты:

Как передать богатство силуэта,

И с легкостью фасад трехсотметровый

Узором бело - голубого - золотого

Покрыть, придав очарованье,

Махине камня - нежное дыханье…

А ритм колонн то редких, то пучками,

Как музыка трепещущая в камне!

Пускай дворец огромный и парадный,

Он жизнерадостный, и легкий, и нарядный!

Екатерининский дворец и Зимний

Поют российской славе гимны.

И безошибочно Растрелли угадал,

Ему в помощники Бог гения послал:

Энергия, идеи, прилежанье,

А главное – от Бога дарованье.

Единодушно принято решенье:

В Европе завершится обученье.

Пансионером, первым от России,

В Париж отправлен был студент Василий.

Баженов за границей неуёмен,

Энтузиазм его был так огромен,

Что хлопали профессора глазами,

Когда пришел он защищать экзамен.

Не чертежи принес он, а макеты,

И королю представлен был за это.

А после за такие достиженья

В Италию отправлен на ученье.

На Аппенинах тот же был пассаж:

Всех покорил Баженов наш!

Флоренция и Генуя и Рим

Его признали академиком своим.

Вернулся гений в Петербург, и вот

Профессорского места ждет-пождёт.

Однако что-то тянут господа...

Орлов взял в артиллерию тогда,

И в званье капитана новом

Баженов был в Москву командирован.

Постройкой нового Кремля он озадачен,

Руководителем работ назначен.

Нахлынула забот волна.

(Шла с Турцией кровавая война)

Четыре года полегли впустую:

Проекты и макет пропали в суе –

Кремлевской стройке не бывать

Ведь Порту незачем пугать.

В Кучук-Кайнарджи был подписан договор

Кремлю Баженовскому приговор.

Не нужно больше делать вид не для кого нам,

Что счета нет в России миллионам.

Строительство велели прекратить.

Не знал Баженов, как же дальше жить.

И чтобы этот превозмочь удар,

Работа новая нужна как дар.

Смогла царица раны залечить:

Свой замысел триумфа воплотить

Повелевает зодчему, и он

Работою со страстью увлечён.

А скоро поступает предложенье

Увеселительной усадьбы построенье.

Теперь в Царицыно живя с семьей,

Ушел в дела Баженов с головой.

Уж выстроены домики для свиты.

Они игривы, а не деловиты.

Их портики – загадки, да и только:

Им правила неведомы нисколько.

Раз портик, значит вход. Здесь непорядки.

И даже двери здесь играют в прятки!

На каждом домике корона парапета,

Как песенка веселая пропета.

Сердечки перевернутые в ряд

О вечной нежной дружбе говорят.

Кокошники трилистник украшает,

И он секрет какой-то свой скрывает.

То - стойкость! медоносного цветка,

Друиды знак прислали чрез века,

Что стойкость - свойство главное души:

Мечтай, трудись и не греши.

Цветочки клевера распустятся на склонах.

И им кивнет трилистник благосклонно.

Хоть топчут клевер сотни лет,

А он цветет, и горя нет!

Соседу восьмигранник подмигнул,

И смех того совсем углом согнул.

Играют домики и будто бы в насмешку

Стоят себе свободно, вперемешку.

Но ими четко обозначены границы

Усадьбы для забав императрицы.

Вот главная задумка: два дворца

На горке, рядышком – два близнеца,

Для князя Павла и Екатерины,

И обликом своим они едины.

Посередине, а не на краю,

Дворец, объединяющий семью.

Для Александра с Константином он.

Уже икается тебе, Наполеон?!

Пока ты коз на Корсике гоняешь

И, к счастью, участи своей не знаешь.

А то бы не додумался ломиться

С войной в Первопрестольную столицу.

Но Александр тебя проводит иже

Во Францию до самого Парижа…

Для свиты нужен корпус-великан,

Империи защита, мощь, титан.

Народ собою свита представляла,

Любовь к народу матушка являла:

Ее дворец и ниже и скромней,

Ей ничего не жалко для людей…

Для государства трудится, живёт

Императрица, что избрал народ.

Она тиха, любезна и кротка…

И фантастический характер городка

Пророчествует счастье на века

Для идеальных граждан, в коих разум

Смог победить все страхи разом.

Здесь все равны, любезны и дружны.

Не принуждение, а искренность важны

Под дланью справедливой и простой

Царицы с добродетельной душой…

Она законодательница, мать.

И чтоб никто не мог ей помешать

Работать, думать или отдыхать,

Храм одиночества ей надобно создать.

На аттике средь солнечных лучей

Сияет вензель, угадайте чей?!

На красном на кирпичном полотне

Еще белее кажется вдвойне

Точеный камень – обрамленье окон,

Готический полет плетеных стекол.

Дворец – шкатулка, просто – кабинет,

Но место выбрано, что лучше нет!

Стоит дворец на горке «абрезной»,

На аккуратной «пирамиде земляной».

И Кантемиры место то любили,

Они здесь беседку здесь соорудили.

Теперь ее Величества дворец

Как Олимпийский храм – горе венец.

Своим фасадом форму повторяет,

Что "циркульной" Баженов называет.

Здесь парапет совсем иной:

У каждого сердечка столбик свой.

А под карнизом-то голландский воротник,

Строг и изящен, все в единый миг.

Загадочный миндаль рождает мысль,

Что где-то рядом скрытый смысл.

В простенках пламя белого огни.

(Лопатки называются они!)

Хранить покой дворца готов

Ряд каменных резных крестов,

Но солнце этого не знает

И с ними, строгими, играет...

Баженов «был один при деле»:

Наем строительной артели,

Закупка камня, материалов,

Веденье записей журналов,

Отчеты, денег полученье,

Проектов новых утвержденье,

И в Питер надо отлучиться

С докладом для императрицы,

С напоминаньем о финансах,

Которые поют романсы

Во все века одни и те же:

«Обещанное, где же? Где же?»

Баженов обучил бригаду,

Им объяснил, что строить надо

Необычайный "кремлен-град",

Душе отраду из отрад.

Он белокаменной резьбой

Покрыться должен, как волной.

Каменотесы понимали,

С восторгом мастеру внимали:

В изгибе каждой новой грани

Труд мастеров и прилежанье

Обученной Баженовым артели,

К единой устремленной цели.

«Другую обучать нет сил»,-

Так мастер каждый год просил

Вперед оплачивать сезон,

Да Петербургу не резон.

Работники его ценили

И видели его усилья

Платить им во время и в срок.

Однако не всегда был прок.

Трудились лето каждый год

И возвращались в Новгород.

«Просил я с мая по октябрь

Платить им восемь тыщ хотя бы

Вместо обещанных восьми

Прислали две лишь, в толк возьми.

О, Государыня, ответь,

Как же в глаза мне им смотреть?

Скажи, на что же будут жить?

Полгода семьи, чем кормить?»

Такие он записки слал,

Императрицу раздражал.

Баженов часто в храм приходит с миром.

Отделан храм Матвеем Кантемиром

Он благолепен, этот храм просторный

И славится иконой чудотворной:

Источник живоносный исцелит,

А Богоматерь и спасет и сохранит.

Василий просит, чтобы силы были

Ведь кажется, что все его забыли.

На письма скупо, редко отвечают.

Там, в Петербурге дел своих хватает…

На луговине меж ветвей

Дворец построен для затей,

Для балов, маскарадов и гостей,

Для праздников, приемов и речей.

Орёл, как будто бы из света

Венец двойного парапета

Как фейерверк, что виден днём,

Трепещет каменным огнём.

Два ряда окон в белых очертаньях:

Ряд верхний – о Кремле напоминанье,

Ряд нижний – снова готики полёт

Их стрельчатый высокий переплёт.

В двухъярусном высоком парапете

Страна, которой нет на свете.

На аттике, украшенном звездами,

Как будто занавес театра перед нами.

И чуточку лишь райская страна

Нам через занавес видна.

Ротонды, замки, храмов крыши,

Там жизнь своя, там город дышит.

Нежнейшей готики волшебный парапет…

Там вечность, и для смертных места нет.

Внутри дворца, в двусветном зале

Готово всё, чтоб зазвучали

Аккорды, трели, голоса,-

Всё, чтобы праздник начался.

(Лет через сто они и зазвучат,

И Домом Оперным дворец сей окрестят).

Масоном был Баженов, не секрет.

Но он безумцем не был, нет!

Зачем ему на стены выносить

То, что поклялся в тайне сохранить?

А в восемнадцатый тот просвещённый век

В символике знал толк культурный человек.

И знаки многие он толковал по виду.

К примеру, видит « пирамиду» -

Понятно, «добродетель здесь

Сама себе награда есть».

Звезда о вечности вещает

И каждый это понимает.

Поэтому в Воротах Виноградных

Таких изысканных, нарядных

С «такой прекрасною фигурой,

Готической архитектурой»

Нам зашифровано посланье,

О доблести напоминанье.

Там ангелы в златые трубы

Трубят, надувши дружно губы:

«Победы русских над врагами

Да не забудутся веками!

Ведь только Господу по силе

В борьбе с врагом помочь России…»

Точёна винограда гроздь

Поет: «Хвала тебе, Господь!»

«Царицыно» царица раем

Считала, мы не забываем.

Нас в рай ворота приглашают,

Туда дорожку открывают.

Зовут тенистые аллеи:

«Здесь рай! Сюда! Сюда скорее!

«Ворота Виноградные» красиво

Замкнут «Березовую перспективу».

Там тропка «утренняя» шла,

В английский парк она вела.

Над ним трудился Френсис Рид.

Здесь все об этом говорит.

Дерев пленительные кущи

Он создал леса ярче, гуще.

Дрозды, синицы, соловьи

Свивают гнезда здесь свои.

И совы ухают в ветвях,

И чайки кружат на волнах.

Здесь круглый год живут (без шуток)

Колонии ворон и уток.

Кукушки здесь века считают,

И с криком ласточки летают,

Без дела белки не сидят,

И дятлы в зарослях долбят.

А голубиный нежный клёкот-

Через века идущий шепот…

Как будто в этом воркованье

Мистические заклинанья.

Среди этимологий разных

Есть толкованье слова «праздник»

Забавно, прочитала где-то,

Что «мясо» значит слово это.

Как ни стремится ум к духовной пище.

Проснувшись, каждый покушать ищет.

Теперь же постарайтесь догадаться,

Откуда здесь, в Царицыно, палаццо?!

Как будто из Европы южной, жаркой

Стоит с достоинством на границе с парком…

То Медичи, Орсини или Пацци

Воздвигли здесь, в Царицыно, палаццо?!

На цоколе высоком перед нами

Массивный куб с скуглёнными углами.

И в мощи сдержанной такой

Звучит гармонии покой.

Разнообразных форм окон проемы,

Декор прекрасный и такой знакомый:

Ведь совершенство белого на алом

Царицына мелодиею стало.

Дверей не видно, но зато порталы есть…

Рассмотрим хорошенько, что же здесь?

В портале каждом барельефы «хлеба-соли»

Гостеприимство обещать они изволят.

На что-то намекают не иначе!

Так для чего палаццо предназначен?

Обманка снова перед нами, ах!

Да просто кухни здесь «на погребах»!

Над нами величавое палаццо

Желает пошутить и посмеяться.

Казалось бы сему дворцу

Быть кухней, право, не к лицу.

Но здесь, в Царицыно, все домики, строенья

Не явное имеют назначенье.

Театр архитектуры, как живой!

И неожиданную роль порой

Сыграть мосту, дворцу ли предстоит,

Что гениальный зодчий повелит...

Баженов не жалел трудов,

Наделал сгоряча долгов.

С надеждой выкупить потом

Баженов продает свой дом.

С родни запою стройки пыл

Вложил, как будто бы пропил.

Летели годы, с ними вместе

Жены растаяло поместье.

Смерть сына вскоре забрала.

Душа от горя замерла.

Баженов ждет, почти что бредит:

«Оценит матушка, приедет…»

Желанный ею кремлен-град

Представить мастер будет рад.

Он все невзгоды превозмог,

Волшебный создал городок.

Он жизнь свою не зря прожил,

Задуманное воплотил.

За дестилетье на холмах

Возникли чудо-терема,

Дворцы, мосты, ворота, арки,

Дорожек рой в пейзажном парке.

Ансамбль под крыши возведён,

И в ожиданье погружён.

Порхали снова в небе облака

Светило ярко солнце свысока.

Его лучи играли на воде.

Никто не ждал, что скоро быть беде.

Июньским днём, в году осемдесят пятом,

Для гения Баженова проклятом.

К Царицыно царица подъезжала,

Его пристрастным взглядом озирала.

Немало лет клеветники

Готовили свои клинки

Во все века бездарные особы

Лишь пакости творить способны…

Слышно, масонам мастер дружен...

Да, проучить за это нужно!

Донос был и не единичен,

Что Павлу мастер симпатичен...

А разве для кого секрет,

Что ничего страшнее нет?!

Ведь все, что сыну было мило,

Императрица не любила,

А Павла с верною женой

Именовала: «сорт второй».

Записку подали в карету,

Она прочла записку эту,

Засунула в перчатку быстро,

В глазах зажглась тревоги искра.

Все выстроились матушку встречать.

Лишь птицы продолжали щебетать.

Ее Величество, отведав хлеба-соли,

С улыбкой отчужденною изволит

Гулять по городку, храня молчанье.

На мастера нахлынуло отчаянье.

Хотя царица улыбалась,

Во взгляде у нее читалось:

«Что за причудливые клетки?

Они малы и для наседки!

Все тесно, пестро, разномастно!

Причём узорчато ужасно!

Помилуй, Господи Иисус!

Где строгость классики и вкус?!

И что за дерзость: те дворцы,

На горке, разве близнецы?

Как смеют сына с ней равнять?

Императрицу унижать?

Уж не намек ли здесь на что-то?

Великий Князь он-и всего-то…

Давно царица позабыла,

Что стиль готический любила

И после праздника (победного при том!)

Заказан ею городок – фантом…

Необычайны, броски, ярки

Шипы – венец колючей арки.

Неужто горестный итог

Предчувствовать Баженов мог?!

Тернового венца шипы

Полны зловещей красоты…

Казалось, рухнул небосвод,

Освобождая от забот.

Екатерины голос строг:

«Да это просто-ки острог!!»

И не кивнувши людям даже,

Она шагнула к экипажу.

Баженов слышит голос свой:

«Жена не строила со мной!

И ни при чем моя семья.

Один во всем виновен я!

Понятно, что не угодил,

И правый гнев Ваш заслужил…»

Оборотясь, собравши силы,

К руке семейство допустила,

Вздохнув, уселась в экипаж.

Исчезла вскоре, как мираж.

Неужто вправду все усилья

Погребены? И он в бессилье

Взглянул на город идеальный

Такой далекий, нереальный.

Каков итог?! Тоска, позор,

Жестокий этот приговор…

Ведь планы и декор какой

Подписано ее рукой!

Исполнить чтоб до мелочей,

Не спал он тысячи ночей!

Под неприятным впечатленьем

В соседнее свое именье

Царица едет отдыхать,

Пить кофе, в карты поиграть…

Под пение печальной скрипки.

Отужинала и с улыбкой

В покои личные ушла,

Не сразу, правда, спать легла.

Ей нужно письма написать

О дне прошедшем рассказать…

В письме своем императрица

Писала Гримму за границу,

Как ловко скрыть сумела страх

Найдя, мол, промахи в дворцах:

«Тяжеловесны и низки,

И лестницы совсем узки,

И будуары-то тесны

А залы просто-ки темны».

Мол, гневом утаить смогла

То, чем потрясена была:

Ей поднесли друзья записку,

Что заговорщики здесь, близко;

На жизнь царицы покушенье

Готовится в ее именье.

И чтобы раздраженье скрыть,

Она дворцы велела срыть…

Но правда ли в её словах,

Никто не знает, ох и ах!

Понятно, что за десять лет

Простыл царицы кроткой след.

Явилась гордая Фелица,

Великая императрица.

Ей должен зодчий Казаков

Дворец построить из дворцов:

Величественный и громадный,

Отменно убранный, нарядный.

Под Петербургом не один

Стоит такой уж исполин.

В дневник царица записала:

«Я в жизни много повидала.

Мне поразили душу думы,

Что люди в принципе безумны.

И если б разумом своим

Жизнь без меня прожить могли,

Зачем тогда нужны цари?

Вот правда, что ни говори.»

Баженов от работ отставлен,

В бессрочный отпуск был отправлен.

Приходит вскоре указанье:

Срыть три дворца до основанья…

К зиме представить был готов

Уж план колосса Казаков.

Сияла в нем царицы мысль:

«Да здравствует абсолютизм!»

Вновь десять лет прошли, как сон,

Дворец огромный возведён.

Но не судьба ноге Фелицыной

Еще разок ступить в Царицыно.

Инсульт сразил Екатерину,

Сын все строительство отринул.

И романтической картиной

Служили, ставшие руиной

Великих гениев творенья,

Даруя многим вдохновенье.

Здесь Чехов, и Толстой, и Бунин

Бывали в праздники и в будни,

И в их новеллах и романах

Найдешь Царицына туманы.

Из горестных легенд столицы

Судьба Царицына царицы.

Когда порхают в небе облака,

И солнце ярко светит свысока,

Когда лучи его играют на воде,

В Царицыно прекрасно, как нигде!